Александр Зельдович снял фильм о президенте фонда «Холокост» Алле Гербер

Кинорежиссер Александр Зельдович снял документальный фильм «Алла Гербер. Повесть» о своей маме — писателе, журналисте, кинокритике, правозащитнике, президенте фонда «Холокост» Алле Гербер.

«Я — Алла Гербер», — сказала она на премьере фильма своего сына на Берлинском кинофестивале. И все. Никаких регалий. Охрана тут же расступилась у входа. И не то чтобы секьюрити что-то знали о ней. Просто она шла с гордо поднятой головой, и это был незабываемый эпизод. 

На экране только Алла Гербер, сидящая в кресле и вспоминающая о своей жизни, начиная с детских лет. Это и исповедь, и рассказ о целом поколении, чье взросление прошло в сталинское время, и разговор о стране в целом. У Аллы Гербер прекрасное лицо, она красавица, и  возраст прибавил ей великолепия. У нее потрясающая память, вместившая события длиной почти в век. 

Фильм разделен не на серии, а на главы. Их шесть. «Я была большая мечтательница… Хотела быть актрисой» — с этих слов начинается картина. Актрисой Алла не стала — слегка картавила, поступила на юридический факультет, хотя мечтала о МГУ. Тут помешал «пятый пункт». «Еврейка, — скажет о себе Алла. — Пятый пункт был со мной долго, до перестройки». В итоге она увлеклась журналистикой. 

Гербер – свидетельница века, его взлетов и падений, политических перемен, общественных и культурных событий. Первый увиденный ею спектакль — «Синяя птица» в Московском Художественном театре, любимом всю жизнь, к которому ее пристрастил папа. Алла вспоминает обыск в их квартире. Она тогда училась в десятом классе. Пришли какие-то люди, и гостеприимная бабушка вынесла на подносе три чашки с дымящимся кофе, предложила его незваным гостям.  Но чашки так и остались на столе. «Нам не положено», — ответили незнакомцы. Отца они  в тот день увезли. Перед уходом он встал на колени перед женой и сказал: «Прости. Я ни в чем не виноват». И ушел на семь лет. Алла объясняет, что сидел он как сионист, которым не был. О своих родителях  Гербер написала книгу «Мама и папа».

Отца реабилитировали в 1956-м, а вернулся он только в 1958 году. Алла Гербер говорит, что у нее американская биография. Никаких связей и знакомств не было, ходила по коридорам в поисках работы. Свои первые заметки она стала писать в «Московском комсомольце». Ей тогда было 20 лет. Опыта никакого, но не прогнали, дали задание: пойти в общежитие кондитерской фабрики и поговорить с девушками о том, как они живут и работают. Пошла, встретилась, но не она, а ее стали расспрашивать о том, как сохранить семью, что делать, если муж изменяет… Что молоденькая корреспондентка могла сказать в ответ? Ничего она еще толком не знала, хотя в фильме и вспоминает о своих романах, причисляя к ним робкие юношеские поцелуи в подъезде.  Пришлось пофантазировать. В итоге Алла принесла в «МК» статью под названием «О любви», и это была ее первая серьезная публикация. После этого стала активно писать, в том числе и фельетоны. 

Первое интервью она взяла у Корнея Чуковского, и вышло оно уже в журнале «Культура и жизнь», куда ее взяли в штат. Потом пришла в «Юность» за пару месяцев до ухода из журнала Валентина Катаева. К тому времени Алла была  кормящей матерью, что не помешало ее командировке на  Донбасс,  где  довелось спуститься  в шахту, побывать в шахтерских семьях. «Страшно было. Я все-таки девочка с Чистых прудов», — вспоминает Гербер. Это была первая ее командировка, до этого она писала только о Москве. Катаев репортаж оценил, но сказал, что годится он только для «Нью-Йорк таймс», добавив: «Но писать ты будешь».  И она колесила по всему Советскому Союзу, делала репортажи о жизни страны. 

«Моя родина — русский язык» — эти слова Алла Гербер повторяет всегда.  А фильме скажет не раз: «У меня было много золотых дней, не только трагических». Алла унаследовала от своего папы праздничность. Он сам жил с этим ощущением и дочери говорил, что надо каждый день радоваться тому, что ты живешь. Мама у Аллы была красавицей, и знаменитый пианист Горовиц готов был на ней жениться, писал ей письма из Америки. Она многое определила в жизни дочери, которая в свою очередь стала настоящей еврейской мамой, о чем любит пошутить. 

В шестисерийном монологе много подробностей времени, которое многие из нас не застали, начиная со сталинских лет. Алла вспоминает, как «девочки крутили динамо» и хранили девственность, как за ними ухаживали. Цветов никто не дарил, их не было в продаже. Она была на похоронах Михоэлса, куда ее водил отец. Воспитывалась в том числе и на «подподушечном чтении» запрещенной литературы. А с будущим мужем Фимой познакомилась на почве любви к поэту Борису Слуцкому. У Аллы была его первая книга — большая редкость тогда, и друг привел к ней своего приятеля, чтобы тот мог ее почитать. Потом будущие супруги ходили в чебуречную, на последний сеанс «Карнавальной ночи» Рязанова, а через девять месяцев, в 1958 году, у них родился сын Александр. В 1964-м любимого Фимы не стало. Он умер от лимфатического заболевания.

Алла много рассказывает о своей общественной и депутатской деятельности, встречах и работе с Борисом Ельциным, борьбе с проявлениями национализма, о том, как Жириновский кричал ей вслед: «В тюрьму ее! В Лефортово». Ей приходилось сдерживать себя, не бросаться на амбразуру, понимая, что на руках еще маленький сын, за жизнь которого она в ответе. Она маленькая женщина с несгибаемой волей, честно и отважно проживающая свою жизнь вне зависимости от того, что происходит вокруг. А для этого нужны силы.

«Я совсем не сильная, — признается Алла. — Мне свойственно бежать от своих драм и бед. Я хорошо бегала и быстро ходила». Не зря Михаил Козаков сказал о ней: «Лучшие ноги Москвы». Трактовать каждый может по-своему. Алле часто снились сны, в которых она бежит в белом платье через поле. Сейчас их нет. Ушли. На смену пришли угрюмые сны. Но сама она духоподъемный человек, способный вселять надежду. «Я люблю свободу, глупости и рок-н-ролл», — говорит Алла Гербер, подразумевая под глупостями смелые и безрассудные поступки, на которые способны только живые и страстные  натуры.

В финале картины Алла Гербер рассуждает о том, почему такая, какая есть: «Почему я не стала старушкой? Злоба рисует другие лица. Лица стареют, когда человек раздражен, чем-то недоволен. Хорошо выгляжу не я, а мой характер». 

Источник