«На дороге стоит дерево, стоит оно склоненное, едет еврей в Страну Израиля, едет с заплаканными глазами»

Многие считают, что известная идишская колыбельная «На дороге стоит дерево» («Afn veg shteyt a boym») — народная. И это неспроста, корни этого текста уходят к народной песне XIX века. Но все же у нее есть вполне конкретный автор — Ицик Мангер. В этом материале мы расскажем про историю и подтексты стихотворения, ставшего песней. 

В 1938 году в Польше все чаще возникали слухи и разговоры о неизбежной страшной войне. Еврейская культурная жизнь продолжалась. 30-е годы — период расцвета идишского театра, кино, прессы в Польше. Но ощущение тревоги, надвигающейся катастрофы нависло над Восточной Европой. Набирающий силу национал-социализм в соседней Германии, погромы, антисемитизм заставили многих евреев покинуть Европу — и тем самым спасти свою жизнь. 

Среди уезжающих был и идишский поэт Ицик Мангер. 20 апреля 1938 года он сел на поезд Варшава–Париж, и на следующий день прибыл во Францию. В этот же день, 21 апреля, в польской газете на идише Naye folkstsaytung вышло его стихотворение под заголовком «Ицик Мангер — птица» («Itsik Manger — a foygl»). Вряд ли сам поэт мог тогда предположить, какую популярность получит этот текст. 

Это диалог, спор между сыном и матерью, где сын, конечно же, образ самого поэта. Персонаж по имени Ицик часто появляется в стихах Ицика Мангера, иногда это поэт, иногда портной, иногда пьяница — как и реальный автор. (Мангер не был профессиональным портным, но недолго пробыл подмастерьем.) Поэтому очевидно, что текст этот — размышление поэта о себе и происходящих событиях. Герой стихотворения жалеет старое дерево, которое зимой оставили все птицы. Он рвется утешить его, сам став свободной птицей. Но забота и любовь матери, обремененность материальными вещами не дают ему взлететь, и дерево остается одно. 

Первые строки стихотворения — не оригинальная фраза Мангера. Это цитата из еврейской народной песни, появившейся в XIX веке. «На дороге стоит дерево, стоит оно склоненное, едет еврей в Страну Израиля, едет с заплаканными глазами» («oyf a veg shteyt a boym, shteyt er ayngeboygn, fort a yid keyn erets-yisroel mit farveynte oygn»). Герой этой песни — еврей из штетла, как и герой стихотворения Мангера, который отправляется в рискованный путь в Эрец-Исраэль. Он плачет, потому что ему жаль покидать родной дом, будущее внушает тревогу, однако далее текст песни дает надежду на радость и счастье в еврейской стране. Сохранились воспоминания о халуцим, пионерах заселения Израиля в начале XX века, которые любили петь хором эту народную песню. 

Как же можно интерпретировать текст Мангера, учитывая, что он, несомненно, был знаком с оригиналом? 

Птицы, разлетающиеся с дерева в разные стороны, — это евреи, оставляющие Польшу, Восточную Европу, старый мир идишской культуры, где все связано с памятью о штетле, ашкеназской традиции. Птицы летят на запад — в Америку, на восток — в Советский Союз, где многие евреи в те годы видели свое будущее. Остальные — на юг, в Страну Израиля. А мальчик Ицик, наоборот, хочет остаться на этом дереве. Мангер родился в Черновцах, жил в Румынии, а Варшава стала для него настоящим домом, который он любил и не хотел покидать. Но он не может остаться. Забота матери, набрасывающей на героя все больше одежды, — возможно, это забота о собственной безопасности, мысли, что оставаться в 1938 году в Польше безрассудно. В итоге дерево остается одно, герой не становится птицей, не может быть свободным и делать то, что велит ему сердце. Мать — это связь со своим народом, а дерево — с землей. Мангер сохраняет свой язык и идентичность как еврейского поэта, но теряет дом. 

В 1942 году стихотворение вошло в сборник «Облака над крышей» («Volkns ibern dakh»). В Холокосте поэт потерял не только дом, но и часть семьи. В том же году отец Мангера умер в концлагере в Транснистрии. Брат Ноте умер в 1943 году в эвакуации в Узбекистане. 

В 1940-х стих перевел на польский поэт Антоний Слонимский, и с этим переводом связана история, описанная в эссе Мангера «Судьба песни\стиха» («Der goyrl fun a lid» — слово lid в идише имеет два значения). Там он описывает свой приезд в разрушенную Варшаву в 1948 году. Его встретил писатель Эфраим Кагановский и рассказал ему, как сразу после войны он ехал с несколькими еврейскими писателями в поезде до Лодзи. 

Путешествия по Польше, особенно на поезде, были опасны для евреев: на каждой станции польские погромщики могли напасть на еврейских пассажиров, выволочь из вагона и расстрелять. Кагановский и его друзья очень нервничали. Напротив сидели две польские женщины. Одна, постарше, сказала им: «Почему вы так боитесь? Вы же среди людей. Польские мамы — тоже мамы». Она рассказала, что читала стихотворение «На дороге стоит дерево» в польском переводе, оно очень тронуло ее. Кагановский ответил, что знаком с автором, и у них завязался разговор. 

Рядом с женщиной сидела девушка, блондинка с голубыми глазами, которая холодно и враждебно смотрела на евреев. Кагановский не удивился ее взгляду: ненависть со стороны поляков была привычной. Но когда они вышли в Лодзи, эта девушка окликнула его и обратилась на идише. Она рассказала свою историю. Благодаря своей внешности и деньгами своей семьи, она получила «арийские» документы и всю войну выдавала себя за польку. И после войны решила остаться полькой. «Но вот она сидит в вагоне. Слышит, как говорят о еврейском поэте, о еврейском стихе. Еще остались еврейские писатели. Все, что она скрывала под строгой польской маской в вагоне, было образом. Игрой. Она хотела нам это сказать. Должна была сказать. Это первый раз за годы, когда она сорвала с себя польскую маску. Мы увидели еврейское лицо и еврейские слезы». 

Давайте послушаем вместе!