Организатор образования Роман Котов: «Я всегда жил педагогикой!»

О нюансах уроков в пижаме, сотрудничестве с родителями и совместном проекте с РЕК по созданию еврейской онлайн-школы поговорили с известным педагогом Романом Котовым, организатором образования, советником ректора МГИМО.  

— Роман Игоревич, в какой момент ваша карьера сделала вираж в сторону педагогики?

— Думаю, в момент моего рождения. (Смеется). Все, что я делал вместо того, чтобы заниматься педагогикой, было глубокой ошибкой моей жизни. Даже когда я пытался найти какое-то другое направление, жизнь возвращала меня в лоно педагогики. Я впервые пришел учителем в школу еще студентом первого курса института, а до этого пытался работать воспитателем в детском саду, потому что посмотрел фильм «Усатый нянь» с Александром Прохановым в главной роли. Кстати, картина снималась в детском саду в Хохловском переулке, в котором сейчас находится наш детский сад. Я считаю, что всегда жил педагогикой, просто бывали какие-то ненужные ответвления. В 2010 году все окончательно определилось, и стало очевидно, что я буду заниматься организацией образования. Я отношу себя к тем людям, которые создают команду и инфраструктуру для осуществления образовательной деятельности. В основном это касается работы с детьми, а именно, с дошкольниками и школьниками. 

— Домашнее обучение существовало всегда. В СССР на такую форму образования в основном переводили детей, которые по состоянию здоровья не могли учиться в общеобразовательной школе. Но в последнее время тренд усилился. 

— Это очень многослойная тема. Я бы начал с обозначения для меня передового опыта в России, потому что российское законодательство об образовании, в моем представлении, является передовым именно потому, что разрешает и допускает разные формы получения образования, в том числе вне учебной организации. Это уникальная история, потому что далеко не во всех странах это разрешено. В Германии, к примеру, запрещено на законодательном уровне не ходить в школу, за исключением детей, которые не могут посещать школу по состоянию здоровья. Мой страшный сон, что наши законодатели когда-нибудь передумают и сделают так, как в Германии. А спрос на такую форму всегда был, потому что это соответствует природе семьи. В некоторых случаях семье необходимо заниматься своим ребенком в ином формате. И мы реагируем на эту увеличившуюся потребность. 

— Сыграл свою роль и ковидный карантин, когда все школьники вынужденно перешли на систему онлайн, а их родители вдруг открыли для себя мир дистанционного образования, где можно учиться в пижаме и ребенку для получения аттестата не обязательно сидеть на уроках за школьной партой.

— Ковидная история внесла как положительные, так и отрицательные моменты. Плюс в том, что многие узнали эту систему, а вкусив плод, поняли, что он сладок. В то же время многим дистанционное обучение сильно не понравилось. И то, что на уроки можно ходить в пижаме, на мой взгляд, дискредитирует сам процесс обучения, который по идее не может быть легким, воздушным и слишком комфортным, потому что это в первую очередь труд. 

— Есть еще и смешанный вариант с присутственными днями, когда ребенок приходит в класс.     

— Для меня во внешкольном образовании, когда дети не каждый день ходят в школу, важно сочетание двух системных вещей: ребенку в момент формирования личности важно поддерживать общение, а, с другой стороны, для познания себя, накопления знаний ему необходимо уединение. И вот это сочетание уединения с общением и образует процесс образования с инструментальной точки зрения. Поэтому мы говорим о смешанном обучении, а не только о системах офлайн или онлайн — о том, что в английском называется blended. Мы сохраняем для детей возможность социализироваться в общих мероприятиях, которые часто носят внеклассный характер. Онлайн — инструмент работы в уединении, нужный для того, чтобы провести через себя информацию и преобразовать ее в знания. А в школе проводим аттестационные проверочные мероприятия, смотрим на уровень усвоения образовательной программы. 

— Мне кажется, детям, увлеченным химией, биологией и физикой, при обучении онлайн будет не хватать реальных практических опытов…

— Можно посмотреть ролики, но они не заменят реальное практическое занятие, на котором можно все пощупать руками. С другой стороны, когда я лет тридцать назад сдавал экзамены на водительские права, у нас часть занятий была посвящена изучению устройства работы двигателя. Сейчас никому в голову не придет залезть в двигатель современного автомобиля. Эта аналогия работает и со школьным образованием. Современные дети воспринимают мир в другой плоскости. Им действительно достаточно посмотреть ролик, чтобы мозг сконструировал для себя этот химический опыт. Другое дело, что мы справедливо считаем, что лучше, если ребенок поставит его своими руками и увидит своими глазами. Рядом с моим кабинетом располагается столярная мастерская. Это чрезвычайно популярное место у наших детей, их не надо заставлять туда приходить. Я в детстве любил выжигать по дереву, мне нравился этот запах. 

— Один ваш коллега сказал, что основная проблема современных детей — это интернет. Не сам по себе. А то, что из-за этого возникает полное неумение напрягаться ни интеллектуально, ни физически, ни тем более нравственно. Интернет позволяет получить любую информацию бесплатно, не затрачивая практически никаких усилий. 

— Интернет не меньшая проблема учителя, чем ребенка, это вызов не к детям, а к взрослым, некоторый запрос к учителю и вообще к взрослому на изменение формата общения с ребенком. Сегодня интернет — данность, которую нужно просто принять, как свершившийся факт, способ быстрого получения информации. От взрослых зависит, как мы трансформируем нашу культуру обучения и транслируем опыт предыдущих поколений детям. 

— Еще многие родители сетуют, что дети зависают в интернете, часами сидят в тиктоке и т.д.

— Сегодня они сидят в тиктоке, а вчера — в подвале дома. Говорить о том, что раньше было лучше, потому что не было интернета, не приходится.

— В советское время говорили: не высовывайся, не выделяйся, будь как все, а в частных школах пестуется индивидуальность.

— В СССР как минимум элиты занимались поиском талантливых, способных детей. Рекрутинг был, и лифты тоже были. Мы сейчас занимаемся принципиально другой историей, а именно, индивидуализацией образования — если говорить образно, с медицинской точки зрения. Просматриваем маршрут ребенка сообразно его внутренним способностям к развитию. Именно понимание себя и умение управлять собой лежат, по моему мнению, в любых успешных историях социального развития личности. 

— Очень мало ребят, которые сделали выбор, куда идти после школы. Петя силен в математике — ему на физмат, Вася зачитывается Ключевским — будет историком, а Маша просто хочет замуж, родить ребенка и работать мамой. Но у большинства так и не сформировалась склонность даже в старших классах. Одни родители направляют детей по своим стопам, другие хватаются за голову: куда идти ребенку?

— Это сложные вопросы. Да, мы не можем обеспечить сегодня  индивидуализацию для каждого. Поэтому существует отлаженная система государственного образования, которая должна обеспечить минимальный набор знаний. И если мы видим родителей, которые хотят выйти из этой данности, наша задача постараться им помочь.  

— Какая сегодня у школьников мотивация учиться? Раньше говорили: не будешь стараться — пойдешь дворником, метлой махать, или маляром — стены красить. 

— Мне кажется, это история, которая внутренне присуща человеку и заложена в его природе, — получать знания. Вопрос не в том, что ребенок демотивирован сегодня, а в том, что демотивирован взрослый, который теряет ориентиры, перестает понимать, чему он должен своего ребенка научить. Эта проблема не является специфичной для какой-то конкретной страны. Мы знаем опыт зарубежных стран, когда очередь на запись к врачу в Лондоне растягивается на несколько недель. Как мне объясняли, это в том числе и из-за нехватки врачей, потому что молодые люди не хотят идти в медицину, хотя это самая гуманная профессия в мире. Если не появятся джедаи — те самые рыцари-миротворцы из «Звездных войн», которые что-то смогут возразить ситхам, — наступит время зла.

— У вас платное образование. Значит ли это, что принимают любого ребенка, чьи родители в состоянии оплатить учебу?

— Система платного образования достаточно цинична. Это бизнес. Если школа не может выжить, она будет принимать любого, кто способен заплатить. Если школа сформировала свою образовательную повестку и она востребована, будет конкурс для поступления. Хотя конкурс порой объясняется и другими причинами. Например, в новом микрорайоне есть частная школа и ни одной государственной. Я знаю и другие примеры, когда сознательная воля владельцев школ была направлена на ограничение стоимости обучения. Они старались держать максимально низкую цену, чтобы больше детей могло прийти, и все равно среди них устраивался отбор. В наших школах мы переживали разные этапы становления. У нас есть конкурс, он не везде большой, но в лицее МГИМО это 5–6 человек на место при платном образовании, что связано с брендом и репутацией университета. Отбор детей строится по-разному. Есть меценатские школы, где учатся дети с не самыми выдающимися способностями из социально незащищенных семей, но для них это шанс. 

— Что является приоритетным в ваших школах?

— Можно по-разному ответить на этот вопрос, но сейчас я бы сказал, что мы стремимся соблюсти наш основной принцип — принцип безопасности. Дети должны быть в безопасности, физической и духовной. Кроме того, для нас важно, чтобы родители сотрудничали со школой, а не приходили с позицией проверяющего: я вам плачу деньги, и вы обязаны мне то-то и то-то. Это не наш родитель. И мы на входе договариваемся, что если вы приходите к нам, как в магазин, с законом о защите прав потребителей, то это не наш случай. 

— У вас бывает отсев?

— С точки зрения знаний — нет. Мы не будем исключать ребенка, если он плохо учится. Станем до последнего разбираться, в чем причина нашей неудачи. У нас был мальчик, который 4 года сдавал ОГЭ (основной государственный экзамен для школьников, который проверяет знания, полученные за девять лет. ОГЭ состоит из четырех экзаменов: математики, русского языка и двух предметов по выбору. — Прим. ред.). Так вот, этот мальчик не мог сдать русский язык четыре года и при этом не проявлял каких-то нарушенных функций организма или отсталости. Но все-таки он сдал. Мы скорее можем отчислить за небезопасность. К примеру, ребенок принес ножик в школу и достал его на уроке. Другая ситуация, если мы разошлись в ценностях с родителями. При поступлении мы говорим о наших пожеланиях, и родители соглашаются, а потом в процессе общения через полгода выясняется, что они видят жизнь по-другому. 

— Можете привести пример такого антагонизма?

— У нас учится ребенок, а его мама начинает писать в классных чатах: «Моего ребенка в этой школе ничему не учат, здесь ленивые учителя, давайте обратимся с коллективным заявлением в прокуратуру и проверим эту школу на соответствие требованиям законодательства!» В таком случае мы приглашаем родителей и пытаемся прояснить ситуацию. Если они категорически не хотят коммуницировать и говорят: «Сами разбирайтесь, мы вам за это деньги платим!» — им, наверное, лучше забрать документы. Однако нельзя сказать, что это всегда одностороннее движение. Как правило, можно найти компромисс, который устроит и школу, и родителей. 

— Говорят, что учитель всегда прав. Вы согласны?

— Принцип учителя, который думает, что он всегда прав, для меня невозможен. Я никогда не мыслил себя в этой позиции. Моя позиция — сомнения. Учитель бывает неправ, но, как сказал мой немецкий коллега и я с ним согласен, каждый человек имеет право на ошибку, но не надо повторять ее дважды.

— А расскажите, пожалуйста, о вашем совместном проекте с РЕК о создании еврейской онлайн-школы! 

— Идея родилась, когда мы с Артемом Соловейчиком, главным редактором издательского дома «Первое сентября», лидером движения «Школа — наше дело», работали над программой «Родитель-учитель». Эта программа адресована родителям детей, не посещающих школу, чтобы они могли пройти педагогическую переподготовку. Проект с РЕК находится в самом начале. Его миссия в том, чтобы создать эффективные механизмы нахождения способных еврейских детей из не самых обеспеченных семей и дать им инструменты для движения вверх. Где бы ни находились эти дети, они должны получать доступ к самым современным педагогическим методикам. В инструментальном смысле я пытаюсь реализовывать blended-формат, чтобы можно было собираться для занятий на территории еврейской общины, например, в библиотеке, которая будет такой нишей знаний. Сегодня при наличии мощного онлайн-компонента большое количество полезных вещей можно сделать из дома, имея компьютер и выход в интернет.